Сказки для идиотов - Страница 2


К оглавлению

2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Произошло же вот что: действительный тайный советник Курятников, генеральный прокурор, кавалер Ордена Подвязки и звезды «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени, один из первейших сановников державы, влюбился сразу в двух женщин.

Даже и в юные, сумасшедшие годы такого с ним никогда не случалось, а тут на тебе.

Гавриил Львович расследовал дели огромной государственной важности. Знал, что ходит по леэвию бритвы. Всего можно было ожидать от злодеев: и публичной пощечины, и клеветы, и даже яду в любимом прокуроровом коктейле «Маргарита».

Однажды его превосходительство подъезжал к зданию прокураторы в своем бронированном «даймлер-бенце». Оторвал глаза от секретной распечатки и обмер. У ворот стояла стройная барышня в шляпе со страусовым пером и в вуалетке. Встретив взгляд государственного человека, откинула дымчатый газ с тонкого лица, шагнула вперед (лимузин как раз притормаживал), и у Гавриила Львовича стиснулось в груди от мерцания ее ярко-зеленых глаз.

А в тот же день, вернее, уже вечером, когда Курятников со своим швейцарским коллегой был в «Геликон-опере» на «Сказках Гофмана», он увидел давешнюю незнакомку в соседней ложе. Она обернулась, и генеральный прокурор ахнул: глаза у прелестницы оказались уже не зеленые, а синие-пресиние. Гавриил Львович взял себя в руки, вспомнив о существовании цветных контактных линз, и всецело отдался волшебному неистовству Оффенбаха.

Погибель действительного тайного советника пришла назавтра, на рауте у английского посланника сэра Эндрю Вуда.

У мраморной лестницы, возле зеркала. Курятников увидел прекрасную незнакомку как бы раздвоившейся. Сначала решил, что это шутки венецианского зеркала, однако, приблизившись, понял, что девушек, действительно, две — у одной глаза были синие, как воды Красного моря в Эйлате, а у другой зеленые, как листья мяты. Гавриилу Львовичу вспомнилась картина Джона Эверетта Миллеса «Осенние листья», и, хотя Курятников знал, что любить прерафаэлитов — признак неважного вкуса (как раз об этом на последней встрече в Кремлеон разговаривал с премьер-министром). но именно эта картина, на которой изображены две загадочные девушки с пленительными и тревожными глазами, еще с детства наполняла его душу неизьяснимым томлением.

Он сам подошел к сестрам-близнецам, никто его на аркане не тянул. Завязался разговор. Одна назвалась Одиллией, другая Нормой. Ни фамилий, ни места службы своих новых знакомых Гавриил Львович не узнал — постеснялся спросить. Конечно, при его должности и почти неограниченных сыскных возможностях ничего не стоило бы выяснить такие пустяки, но слежка за дамами, да еще из личных видов, противоречила представлениям Курятникова о чести.

И начались наваждение. Гавриилу Львовичу снилась то зеленоглазая Одиллия. то синеокая Норма, а иногда — и это было всего сладостней — обе сразу.

Раэвяэался узел неожиданна. Однажды, тому с полгода, секретарша принесла конверт. В нем — записка, пахнущая духами «Кэнзо» (младшая дочь генерального прокурора, студентка историко-филологичесжого факультета РГГУ, пользовалась точно такими же). В записке ни единого слова — только адрес, вразлет начертанный алой губной помадой.

А слов было и не нужно. Гавриил Львович завернулся в плащ, надел широкополую шляпу и один, без свиты, дажк без телохранителей, что было чистейшим безумием, вышел на окутанную сизыми сумерками Большую Дмитровку. По дороге терзался догадкой: которая? То хотелось, чтобы это непременно оказалась Норма, а потом вдруг начинал шептать: «Одиллия, Одиллия, Одиллия».

Дверь открылась навстречу сама собой, когда палец в желтой лайковой перчатке еще только тянулся к звонку.

За распахнутыми створками чернел благоуханный мрак. «Иногда я жду тебя», — чарующе выпевал голос Алсу, любимой певицы действительного тайного советника.

Курятников шагнул вперед, и его обняли невидимые обнаженные руки — но не две, а четыре, и даже будто не четыре, а много больше. В объятьях этой тысячерукой, тысяченогой богини Гавриил Львович провел сладостнейшую ночь своей жизни.

Ну, а дальнейшее что ж — дальнейшее известно: гнусный шантаж, видеопленка, запросы в парламенте и тягчайшее, незаслуженнейшее оскорбление — высочайший рескрипт об отстранении от должности.

Застрелиться — конечно же, таков был первый порыв: умереть, уснуть и знать, что с этим сном исчезнут все волненья сердца, тысячи страданий…

Пустить себе пулю и лоб — это было бы простительной слабостью, но о чем Гавриил Львович не думал ни минуты, так это о добровольной отставке. Пренебречь долгом, не довести до конца важнейшее расследование, от которого зааисело будущее не только России, но м всего человечества! Нет, нужно было проявить твердость, нести свой крест до конца.

От опального генпрокурора отвернулись многие, очень многие. Но не все, потому что для российского чиновничества слово «честь», слава богу, — не пустой звук.

На запросы сенаторов и депуга-тов Гавриил Львович отвечать отказался, потому что благородный человек не рассказывает публично о своих женщичах, даже если они повели себя недостойно. А если уж сказать всю правду, до сегодняшнего утра в бедном сердце его превосходительства теплилась робкая, почти безумная надежда: а может быть, Одиллия и Норма тоже стали жертвами чудовищной интриги? И тогда приходил на помощь священный принцип, имя которому Презумпция.

И вот сегодня новый удар. «Скандальные показания девиц легкого поведения»…

Как там, в финале «Короля Лира»: «Разбейся, сердце. Как ты не разбилось?»

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

2